Белая девушка
Дональд Маклин ожидал его в кафе. Когда Лотар вошел, он крикнул ему:
- Наконец! Я думал, что вы уже не придете.
Лотар сел и стал помешивать лимонад, который ему подала девушка.
- В чем дело? - спросил он.
Маклин слегка наклонился к нему.
- Это должно заинтересовать вас, - сказал он, - ведь вы изучаете
превращения Афродиты. Ну-с, так вам, быть может, удастся увидеть
Пеннорожденную в новом одеянии.
Лотар зевнул:
- А! В самом деле?
- В самом деле! - подтвердил Маклин.
- Позвольте минуточку, - продолжал Лотар. - Венера - истинная дочь Протея,
но мне думается, что я знаю все ее маскарады. Я был год тому назад в Бомбее
у Клауса Петерсена.
- Ну так что же? - спросил шотландец.
- Как что же? Стало быть, вы не знаете Клауса Петерсена? Петерсен из
Гамбурга - талант, может быть, даже гений. Маршал Жиль де Рэ - шарлатан в
сравнении с ним.
Дональд Маклин пожал плечами:
- Это не есть что-нибудь исключительное!
- Конечно. Но погодите: Оскар Уайльд был, как вам известно, мой лучший
друг. Затем в течение долгих лет я знал Инес Секкель. Каждое из этих имен
должно вызвать в вас целую массу сенсационных впечатлений.
- Но не все! - заметил художник.
- Не все? - Лотар побарабанил пальцами по столу. - Но во всяком случае
лучшие. Итак, я буду краток: я знаю Венеру, которая правращается в Эроса. Я
знаю ее, когда она надевает шубу и размахивает бичом. Я знаю Венеру в образе
Сфинкса, кровожадно вонзающего когти в нежное детское тело. Я знаю Венеру,
которая сладострастно нежится на гнилой падали, и я знаю также черную богиню
любви, которая во время черной мессы приносит гнусную жертву Сатане над
белым телом девы. Лоретт Дюмон брала меня в свой "зоологический сад", и мне
известно то, что знают лишь немногие, - те редкостные восторги, которые
творит Содом. Более того: я открыл в Женеве у леди Кэтлин Макмардокс секрет,
о котором ни один живой человек ничего не подозревает: Я знаю испорченнейшую
Венеру: или, быть может, я должен сказать "чистейшую": которая сочетает
браком человека с цветами: Неужели вы после всего этого все еще полагаете,
что богиня любви может надеть такую маску, которая окажется для меня новой?
Маклин медленно курил сигару.
- Я вам ничего не обещаю! - сказал он. - Я знаю только, что герцог Этторе
Альдобрандини уже три дня , как вновь в Неаполе. Я встретил его вчера на
Толедо.
- Я был бы рад познакомиться с ним! - сказал Лотар. - Я уже неоднократно
слышал о нем. По-видимому, это один из тех людей, которые умеют делать из
жизни искусство, - и имеют средства для этого:
- Я думаю, что сейчас не стоит много рассказывать вам о нем, - продолжал
шотландский художник. - вы можете в скором времени сами убедиться во всем
этом. Послезавтра у герцога собирается общество, и я хочу ввести вас туда.
- Благодарствуйте! - промолвил Лотар.
Шотландец рассмеялся:
- Альдобрандини был очень весел, когда я встретился с ним. Это -
во-первых. Во-вторых, он пригласил меня к себе в самое необычайное время:
пять часов пополудни. Все это, очевидно, не без основания. Я уверен, что
герцог готовит для друзей совсем особенный сюрприз. Если мои предположения
оправдаются, то вы можете быть уверены, что мы испытаем нечто неслыханное.
Герцог никогда не идет протоптанными путями.
- Будем надеяться, что вы правы, - вздохнул Лотар. - Значит, я буду иметь
удовольствие застать вас послезавтра дома?
- Пожалуйста! - промолвил художник.
* * *
- Largo San Domenico! - крикнул Маклин кучеру. - Palazzo Сorigliano!
Они поднялись по широкой лестнице; английский слуга ввел их в салон. Там
они встретили пять или шесть мужчин во фраках и среди них духовное лицо в
фиолетовой сутане.
Маклин представил своего друга герцогу, который протянул ему руку:
- Я очень благодарен. Что вы пожаловали сюда, - сказал он с любезной
улыбкой. - Я надеюсь, что вы не будете очень разочарованы!
Он поклонился и затем громко объявил всем присутствующим:
- Господа, - проговорил он, - прошу у вас извинения, что я пригласил вас в
такое неподходящее время. Но таковы обстоятельства: маленькая козочка,
которую я буду иметь честь представить вам сегодня, принадлежит, к
сожалению, к очень почтенной и приличной семье. Ей пришлось преодолеть
величайшие затруднения для того, чтобы прийти сюда, и она должна во что бы
то ни стало быть снова дома к половине седьмого, чтобы отец. Мать и
англичанка-гувернантка ничего не заметили. А это такое обстоятельство,
господа, которое должно быть принято во внимание каждым джентльменом. С
вашего позволения я вас теперь покину на минутку, так как должен сделать еще
некоторые приготовления. А пока позвольте предложить вам скромное угощение!
Герцог кивнул слуге, поклонился еще раз гостям и вышел из комнаты.
К Лотару подошел господин с огромными, как у Виктора-Эммануила, усами.
Это был ди Нарди, редактор политического отдела в "Pungolo", писавший под
псевдонимом "Fuoco".
- Держу пари, что мы сегодня увидим арабскую комедию! - рассмеялся он. -
герцог приеха сюда прямо из Багдада.
Патер покачал головой.
- Нет, дон Готтфредо, - промолвил он, - мы будем наслаждаться римским
Ренессансом. Герцог уже год изучает Вальдомини - "Секретную историю Борджиа"
. - которую ему после долгих просьб дал директор государственного архива в
Северино.
- Посмотрим! - сказал Маклин. - Кстати, не можете ли вы дать мне те
справки, которые обещали?
Редактор вытащил записную книжку и углубился в тихий разговор с патером
и шотландским художником. Лотар медленно ел апельсиновое мороженое на
хрустальном блюдечке и рассматривал изящную золотую ложечку с гербом
герцога.
Спустя полчаса слуга распахнул портьеру.
- Герцог просит пожаловать! - провозгласил он.
Он провел гостей через две маленькие комнаты, затем открыл двойную
дверь, впустил всех и быстро запер ее за ними.
Гости очутились в очень слабо освещенной длинной и большой комнате. Пол
был затянут красным, как вино, ковром. Окна и двери задернуты тяжелыми
занавесями того же цвета. В тот же цвет был выкрашен и потолок. Совершенно
пустые стены были покрыты красными штофными обоями, и такою же материей были
обиты немногочисленные кресла, диваны и кушетки, расставленные вдоль стен.
Противоположный конец комнаты был погружен в полную тьму, и только с трудом
можно было различить там нечто большое, покрытое сверху тяжелой красной
тканью.
- Прошу вас, господа, занять места! - проговорил герцог.
Он сел, и все остальные последовали его примеру. Слуга торопливо ходил
от одного бронзового бра к другому и гасил немногочисленные свечи.
Когда воцарилась совершенная тьма, послышались слабые звуки рояля. Тихо
пронеслась по зале вереница трогательных и простых мелодий.
- Палестрина! - пробормотал патер. - Видите, как вы были неправы с вашими
арабскими предположениями, дон Готтфредо!
- Ну да! - возразил редактор так же тихо. - А вы были более правы с вашим
Цезарем Борджиа?
Теперь стало слышно, что инструмент, на котором играли, был старинный
клавесин. Простые звуки пробудили у Лотара странное ощущение. Он вдумывался,
но никак не мог в точности определить, что это было, собственно, такое? Во
всяком случае это было что-то такое, чего он уже давно не испытывал.
Ди Нарди наклонился к нему. Так что его длинные усы защекотали щеку
Лотара.
- Я понял: - прошептал он Лотару на ухо. - Я и не знал, что еще могу быть
таким наивным:
Лотар почувствовал, что он прав.
Через некоторый промежуток времени безмолвный слуга зажег две свечи.
Тусклое, почти неприятное мерцание разлилось по зале.
Музыка зазвучала далее:
- И, несмотря на это, - прошептал Лотар своему соседу, - несмотря на это,
в тональностях слышится странная жестокость. Я мог бы сказать: невинная
жестокость.
Молчаливый слуга зажег еще две свечи. Лотар пристально вглядывался в
красный полусумрак, который наполнял все пространство, словно кровавый
туман.
Этот кровавый цвет почти душил его. Его душа устремлялась к звукам,
которые пробуждали в ней ощущение тускло светящейся белизны. Но красное
выступало на первый план, побеждало: все более и более свечей зажигал
безмолвный слуга.
Лотар услышал, как редактор пробормотал сквозь зубы:
- Этого невозможно более выносить:
Теперь зала была полностью освещена. Красное, казалось, все покрыло
своим властным сиянием, и Белое невинных мелодий становилось все слабее, все
слабее:
И вот от клавесина выступила вперед белая фигура - молодая девушка,
закутанная в большое белое покрывало. Она тихо вышла на середину залы,
словно сверкающее белое облако в красном зареве. Молодая девушка вышла на
середину залы и остановилась. Она раскрыла руки, и белое покрывало упало
вокруг нее. Словно немой лебедь, оно целовало ее ноги, и белизна обнаженного
девичьего тела засверкала еще более.
Лотар склонился вперед и невольно поднял руку к глазам.
- Это почти ослепляет, - прошептал он.
Это была молодая, едва развившаяся девушка, восхитительно незрелая, как
чуть распустившаяся почка. Властная, не нуждающаяся ни в какой защите
невинность - и в то же время откровенное обещание, которое заставляло
бодрствовать жгучие безграничные желания. Иссиня-черные волосы, разделенные
посередине пробором, струились по вискам и ушам, чтобы сплестись сзади в
тяжелый узел. Большие черные глаза смотрели прямо на присутствующих, но
безучастно, не видя никого. Они, казалось, улыбались, так же, как и губы, -
странная бессознательная улыбка жесточайшей невинности.
И лучистое белое тело сияло так сильно, что все красное кругом,
казалось, отступало. И музыка звучала торжеством и ликованием:
И только теперь Лотар заметил, что девушка держала на руке белоснежного
голубя. Она слегка склонила голову и подняла руку, и белый голубь вытянул
головку вперед.
И белая девушка поцеловала голубя. Она гладила его и щекотала ему
головку, тихонько сжимала ему грудь. Белый голубь приподнял немного крылья и
прильнул крепко-крепко к сияющему телу.
- Святой голубь! - прошептал патер.
И вдруг - внезапным, быстрым движением белая девушка подняла обеими
руками голубя прямо над своей головой. Она закинула голову назад - и тогда,
и тогда сильным движением рук она разорвала голубя пополам. Красная кровь
хлынула вниз, не задев ни единой каплей лица, и потекла длинными ручьями по
плечам и груди, по сверкающему телу белой девушки.
Кругом со все сторон надвинулось Красное. И казалось, что белая девушка
тонет в мощном кровавом потоке. Дрожа, ища помощи, она склонилась на колени.
И вот повсюду пополз пламенный страстный жар, пол раскрылся. Как огненный
зев, - и ужасное Красное поглотило белую девушку.
Через секунду зияющий провал сомкнулся. Безмолвный слуга задвинул
портьеры и быстро вывел гостей в переднюю комнату.
Ни у кого не было охоты промолвить хотя бы единое слово. Все молча
надели пальто и вышли. Герцог исчез.
* * *
- Господа! - обратился на улице редактор "Pungolo" к Лотару и шотландскому
художнику. - пойдемте ужинать на террасу Бертолини!
Все трое отправились туда. Молча пили они шампанское, молча созерцали
жестокий и прекрасный Неаполь, погруженный последними лучами солнца в
огненный, пылающий блеск.
Редактор вытащил записную книжку и записал несколько цифр.
- Восемнадцать - кровь. Четыре - голубь. Двадцать один - девушка, -
промолвил он. - На этой неделе я поставлю в лото прекрасное terno!
